Федеральное агентство по высшему образованию РФ
УГЛТУ
КАФЕДРА ИСТОРИИ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ДИСЦИПЛИН
Контрольная работа по предмету: «Социология культуры».
Тема: «Особенности трансформации российской культуры»
Екатеринбург 2008.
План
1. Этнические истоки культурного разнообразия.
2. Православие в структуре духовной жизни.
3. Противоречия русской культуры.
4. Поликонфессиональность российской империи.
5. Противоречия модернизации.
6. Государство в социокультурной структуре России.
7. Русская интеллигенция.
8. Социокультурное размежевание и революция.
9. Социоультурное формирование советского общества.
10. Советская система как цивилизация.
11. Социокультурные проблемы модернизации России.
12. Социокультурные перспективы.
Этнические истоки культурного разнообразия
По этническому генотипу русская культура принадлежит к об-щеславянскому типу, что на протяжении всей истории создавало предпосылки общности славянских культур и порождало силь-ную тягу к панславизму. Однако в этническом плане русской куль-туре присуща, с одной стороны, значительная степень сходства в языковом и этническом планах, а с другой -- заметная степень внутренней разделенности на субэтносы (население Поморья, русского Севера, Поволжья, Сибири, Приморья, казаки и т.д.).
Эта разделенность формировалась как адаптацией населения к местным природным и культурным ареалам, так и историчес-ким опытом. Жизнь в районах русского Севера с его лесами, тор-говыми городами, традиционными промыслами, монастырями весьма отлична от степных районов с огромными пространства-ми пахотных земель, интенсивным животноводством и длинны-ми торговыми трактами. Другим фактором разнообразия было взаимодействие с народами Евразии в тех ареалах, где обосновы-валось русское население и где происходило смешение и взаим-ная культурная адаптация. Это и определило одну из важнейших характеристик этнокультурного облика России - значительный диапазон вариативности диалектов, фольклора, обрядов, форм бытовой культуры и верований.
Еще более значимым источником этнического разнообразия было взаимодействие различных этнических групп: славянских, финно-угорских и тюркских. На обширных пространствах Евра-зии на протяжении многих веков происходило смешение разных народов, и с середины XVI в. (время Ивана Грозного) Русь ста-новится многоэтничным государством. К концу XIX в. в России насчитывалось свыше 150 больших и малых этносов, между кото-рыми налаживались все более интенсивные отношения, что при-водило к растущей дисперсности этнического расселения.
Формирование российского общества в политическом и куль-турном планах проходило на протяжении веков через преодоле-ние этнической рыхлости и разобщенности, но в условиях ин-тенсивного воздействия извне, как со стороны Запада, так и Вос-тока. Это воздействие носило не только собственно культурный характер, но принимало нередко экстремальные формы, подвер-гая русский народ угрозе вытеснения и рассеяния. Как мы знаем, общим механизмом консолидации и защиты общества являются государство и религия, которые и в России приобрели столь боль-шое значение.
Православие в структуре духовной жизни
Важнейшая социологическая характеристика того религиоз-ного порядка, который утвердился в России с принятием и рас-пространением православия, относится не к содержанию рели-гиозного учения, а к месту религиозного института, т. е. церкви, в общей социокультурной системе. На западе результатом разви-тия цивилизации, который не был «запланирован» в первона-чальном христианстве, стало отделение единой церкви от множе-ства центров государственной власти. Это означало, что полити-ческий и общекультурный порядок были отделены друг от друга, хотя в перипетиях взаимной борьбы этот принцип мог нарушать-ся обеими сторонами. Напротив, восточное христианство сложи-лось как система независимых друг от друга (автокефальных) патриаршеств, которые находились между собой в отношениях ревнивого соперничества за власть над душами и умами «своих» верующих. Такое рассогласование резко снижало способность церковных властей противостоять власти политической. Автокефальный статус различных церквей восточного христианства означал не только независимость друг от друга, но и их зависимость от государства, выступавшего как гарант веры. В сущности, такова была уже византийская традиция, в соответствии с которой церковь утверждала божественную санкцию монаршей власти. С утверждением самостоятельности московского патриаршества в XV и. церковь на Руси становится существенным орудием централизации, утверждения государственного единства и борьбы против «неверных», т. е. государств, защищающих иные конфессии.
Московские государи проявили большое «своеволие» в орга-низационных церковных делах, назначая на высшие церковные должности или прогоняя неугодных иерархов. Однако чем силь-нее была организационная зависимость, тем крепче религиозное сознание держалось за независимость «священного предания». Поэтому пересмотр богослужебных книг в середине XVII в., при-нятый по инициативе патриарха Никона, был воспринят значи-тельной частью народа как отступление от канона и привел к длительному расколу с его постоянной тенденцией перехода в народные бунты, непризнание официальных властей и т.д.
Национально-государственная привязанность православия утвердилась и в других восточных церквах. Важнейшим культур-ным результатом такого положения явилась культурная замкнутость, локальная изолированность этих церквей и застойность их вероучения. Тот богословский итог, который был достигнут в Византии и зафиксирован в постановлении семи Вселенских со-боров, был воспринят восточным православием как окончатель-ная «истина», и уже не было такого авторитета, который мог бы реализовать ее изменение. Сопротивление «еретическому» ина-комыслию, неприятие любого изменения «стародавних» обрядов сковало силы православия и превратило его в покорного слугу авторитарного государства.
Застойный характер религиозной жизни привел к тому, что уже с середины XVII в., т. е. до Петровских реформ, присущее русскому обществу противоречие между принципами стабильности и развития приняло характер противостояния самобытности «свя-той Руси» и западничества («латинствующие»). Православие со-противлялось европейским влияниям в духовной жизни, пред-ставляя их как «отступление от чистой веры Христовой». Церков-ные порядки, установленные Петром I и его преемниками (вве-дение Синода, секуляризация церковных земель и другие меры), усилили организационную зависимость церкви от государства. Однако содержание вероисповедания, «святыня веры», осталось незатронутым, превращаясь все более в косное, архаичное нача-ло. Православию были чужды сколько-нибудь серьезные попыт-ки реформации. Незыблемость церковной жизни, устарелость ее языка и обрядов, застой ортодоксии усиливали изоляцию церкви от образованной части общества. Прочная связь церкви и пре-стола приводила к тому, что растущая оппозиция против власти переносилась и на церковь. Официальная церковь не могла стать накопителем народного протеста против социальной несправедливости. Она не породила мучеников борьбы с самодержавием и крепостным правом, постоянно призывая к смирению перед влас-тями и заглушая народное негодование. Вместе с тем духовная косность православия лишь способствовала усилению секуляризма и неверия среди образованных слоев общества. Развитие куль-туры проходило мимо религиозной жизни и вело не к реформа-ции, а к секуляризации, выражавшейся в форме равнодушия, прямого неверия и принципиального атеизма.
Застойный характер православия не устранял сам по себе сдви-гов в культурной жизни, которая отнюдь не сводилась к религи-озно регулируемому «благочинию». Одним из источников этого разнообразия была народная, во многом еще языческая, почвен-ническая и «мужицкая» культура, представленная фольклорной, об-рядовой, праздничной, смеховой традициями. Вторым источником было влияние извне, со стороны многих культур Запада и Востока, интенсивное общение с которыми Россия поддерживала на протя-жении многих веков. Третьим источником разнообразия стало го-сударство как одна из важнейших сил, которая не только объеди-няла население, распространенное на огромных пространствах Евр-азии, но и так или иначе способствовало развитию и дифферен-циации как хозяйственной, так и культурной деятельности.
Противоречия русской культуры
Хорошо известно то, что исходная историческая и социоло-гическая характеристика русской культуры состоит в том, что в ней отражается пограничное положение России между двумя кон-тинентами и цивилизационными типами -- Европой и Азией, За-падом и Востоком. Длительные споры, протекавшие в России на протяжении почти всего XIX в. и продолжающиеся до сих пор, породили разные ответы. Мыслители западнической ориента-ции предпочитали видеть в России неуклонную тенденцию при-общения к Западу и преодоления «восточной отсталости», мыс-лители славянофильского типа, напротив, отстаивали самобыт-ность России, принципиальное отличие от Запада, как, впрочем, и от Востока, видя в ней общинно-православное начало. Позднее выявилась и евразийская линия в понимании русской культуры, в которой утверждалось ее пространственное, историческое и духовное слияние с азиатским ареалом.
Однако эти идейные споры отражали несводимость русской культуры к одному из вариантов или к сочетанию и синтезу того и другого. Такие попытки неизменно оказывались неудачными. Часто встречающиеся в научных работах формулировки о пара-доксальности русской культуры свидетельствуют, что ее понима-ние требует преодоления однозначных, линейных схем и обра-щения к многомерной концепции. Такой подход возможен именно на основе применения цивилизационного анализа, так как рус-ская культура несводима к этическому или национальному суб-страту, хотя, несомненно, несет в себе характеристики обоих этих уровней.
Бердяев о противоречиях русской культуры. Именно это про-межуточное положение между Западом и Востоком, взаимодей-ствие с обоими этими началами и противодействие им привело к глубокой противоречивости русской культуры, ее раздвоенности и внутренним расколам. Неся в себе черты сходства с культурой Запада и культурами Востока, русская культура вместе с тем от-личается от них. По выражению Н. Бердяева, Россия соединяет в себе Запад и Восток как два потока мировой истории и это со-единение превращает ее отнюдь не в некий интегральный вари-ант, а в арену «столкновения и противоборства восточных и за-падных элементов». Эта хорошо знакомая исходная антиномия развертывалась в «поляризованности русской души», в культур-ном расколе между правящим классом и народными массами, в переменах внутренней политики от попыток реформ к консерва-тизму, а во внешней политике от тесного союза со странами За-пада до противостояния им всем.
Конкретизируя исходное противоречие русской истории, Н. Бердяев выделяет в ней пять периодов, которые вместе с тем образуют разные сущности, «пять разных Россий»: киевская, татар-ского периода, московская, петровская, императорская. Особым образованием становится и советская Россия. Эти России, сме-няя друг друга, вместе с тем накладывались друг на друга, не образуя органического единства и преемственности. Напротив, общество проходило через радикальные, во многих отношениях катастрофические, изменения социокультурной ориентации.
Хотя приводимое Бердяевым перечисление номинально связано с меняющимися центрами и типами государственности, конечно не в этом был его критерий, определяющий характер общества. С типом государственности был тесно связан общий характер культуры, тенденции, определяющие ее динамику в каж-дом периоде.
Каждый переход от одного периода к другому сопровождался не только далеко идущей перестройкой предшествующих поли-тических и социальных структур, но и их ломкой, энергичными мерами по отрицанию и разрушению отвергаемого прошлого. Та-ков был вынужденный результат татаро-монгольского господства, политики Ивана Грозного и потрясений Смутного времени. Тако-вы были следствия целеустремленной политики Петра I и его пре-емников. В дворянско-бюрократической империи были отменены или ограничены прежние феодальные привилегии и порядки, со-здана новая социальная иерархия на основе табели о рангах и вы-слуги на государственной службе. Европеизация осуществлялась через крайнее социальное и культурное расслоение «по вертика-ли»: европеизированные и просвещенные верхи и закрепощенные, бесправные и темные низы. В свою очередь, дворянская культура решительно отвергалась разночинной интеллигенцией, а нарас-тающая буржуазия беспощадно рубила «вишневые сады» и обрека-ла на разорение «дворянские гнезда». Нарастание социальных про-тиворечий и движений социального протеста зачастую отражалось в отрицании господствующей культуры и культурном нигилизме.
Но дело не только в диахронических разрывах русской исто-рии. Слабость интегрирующего духовного начала приводила к постоянной внутренней раздробленности этого общества. Бердя-ев имеет в виду не только хорошо знакомые нам по социально-политическому анализу противоречия между трудящимися и иму-щими слоями, народом и интеллигенцией, обществом и государ-ством. Этим противоречиям он придает несомненное значение как ситуативных причин, во многом обусловивших протекание революции 1917 г. Однако глубокие разлады были присущи са-мой русской культуре на разных этапах ее истории.
В этой культуре можно найти немало антиномий, свойствен-ных всякой культуре и создающих разнообразие национально-духовной жизни: индивидуализм - коллективизм, смирение - бунт, природная стихийность - монашеский аскетизм, мягкость - жестокость, самоотверженность - эгоизм, элитарное - народное, высокое - обыденное и т.д.
Но наряду с этими антиномиями постоянно присутствуют устойчивые черты принципиального разрыва:
- между природно - языческим началом и высокой религиоз-ностью;
- между культом материализма и приверженностью к возвы-шенным духовным идеалам:
- между всеохватной государственностью и анархической воль-ницей;
-между национальным самомнением, смыкавшимся с вели-кодержавностью, и мессианским универсализмом;
-между поисками социальной свободы и подчинением дес-потическому государству;
- между «русификацией» православия как оплота христиан-ской России и стремлением к превращению православия во все-ленскую религию;
- между поисками социальной свободы и подчинением госу-дарственному деспотизму и сословной иерархии;
- между принятием косного земного бытия, «крепкого быта и тяжелой плоти», стяжательством и безграничной свободой, иска-нием Божьей правды;
- между «западничеством» как увлечением образцами про-гресса, свободы личности, рациональной организации жизни и «восточничеством» как интересом к упорядоченной и стабиль-ной, но сложной и разнообразной жизни, отличной от русской действительности, или же как к региону высокой духовности и мистических озарений.
Сложилось ли в русской культуре ценностно-смысловое ядро? Отмеченные противоречия русской культуры постоянно прояв-ляют себя в различных сферах, отражаясь в художественном пла-не в поисках высокого ценностно-смыслового содержания в жиз-ни, что и придало ей несомненное мировое значение. Это отно-сится прежде всего к русской художественной литературе. Сама постановка «неразрешимых» проблем и выяснение их высшего гуманистического смысла придавали литературе общечеловечес-кую значимость. В своих классических достижениях русская ли-тература выступала как носительница современного просвеще-ния, разума и гуманизма, как средство выяснения соотношения личности и общества, личности и государства, социального уст-роения жизни, отношений между представителями разных соци-альных слоев и культур. Социальный критицизм делал ее вырази-тельницей подлинно народных интересов, все больше расходив-шихся (начиная с Чаадаева, Грибоедова и Пушкина) с самодер-жавием и связанной с ним официальной культурой. Отмеченная Достоевским «всемирная отзывчивость» придавало этой культуре широкое общесоциальное значение, делила ее духовной заступницей всех людей без социальных, национальных или религиозных различий.
Несмотря на то что в этой культуре несомненно существовали тенденции к складыванию некоторого «ядра» и формирования «медиативных», т. е. посреднических ориентаций и структур, ко-торые примиряли бы крайности, эти тенденции не получили пол-ноценного развития, что обрекало духовную жизнь общества на ожесточенное противостояние различных течений, приводило к резким срывам и переходам от одного состояния к прямо проти-воположному.
Это были противоречия собственно «русской идеи», выражав-шие внутреннюю несистемность и разорванность как русской культуры, так и всего общества. Важным фактором, способство-вавшим такой разорванности, было распространение этой куль-туры вширь, на огромных пространствах Евразии, от Санкт-Пе-тербурга до Калифорнии. Как считали многие мыслители, роль пространства, распространение «по горизонтали» приводили к ослаблению системообразующих начал русской культуры и несформированности ее «вертикали», т. е. устойчивой иерархии цен-ностей и ориентации. К тому же на этом пространстве русская культура находилась в тесном взаимодействии в рамках единого государства с другими культурами и цивилизациями.
Поликонфессиональность российской империи
Православие было распространено в ограниченном регионе. Западное христианство -- католицизм -- твердо удерживалось в западных частях империи, в том числе среди «латинизирован-ных» украинцев, и никакое идеологическое поношение со сторо-ны славянофилов не могло уменьшить его влияния. Другая миро-вая религия -- ислам -- создавала отчетливую общность народов Центральной Азии, части Кавказа и некоторых внутренних об-ластей России (Татария). Бухара и Самарканд были влиятельны-ми центрами для исламских регионов империи, а также и для зарубежных мусульман. В Южной Сибири в пределах Россий-ской империи был распространен буддизм, составляющий значи-тельный религиозный регион, граничащий с Монголией и Кита-ем, а косвенно связанный с Тибетом как духовным центром.
Каждый религиозный регион имел специфическую структуру духовной жизни, влиявшую не только на организацию культа, но и на все сферы жизни и деятельности населения. Религии опре-делили пределы соответствующих цивилизаций, отнюдь не со-впадающие с имперскими границами. Неправославные части им-перии, хотя и в разной степени, обнаруживали несомненное тяготение к своим «метрополиям» за российскими рубежами.
Противоречия модернизации
Но было еще одно крупномасштабное противоречие, которое с нарастающей силой проявилось в последние два века существования Российской империи: между государственным единством этого огромного разнородного конгломерата и потребностью общества в развитии, которое не могло осуществиться без активизации деятельности всех сословий и групп и без преобразования присущих им ценностей и ориентаций. Потребности промыш-ленного и научного прогресса интенсивно требовали трансфор-мации российского общества и освоения достижений Запада, который уже в сильной степени переманил на свою сторону гос-подствующий класс, хотя и ценой сильного отрыва от народной культуры. Против такого отрыва Россия пыталась выставить свою самобытность, которая, как мы видели, была глубоко подорвана вековыми противоречиями. И уже оказалось невозможным про-должить это противостояние через мобилизацию православия - наподобие того, как десятилетия спустя в ответ на экспансию Запада проводили «ревайвал» своего религиозного достояния ис-ламские фундаменталисты или индусские коммуналисты. Про-исходивший почти повсеместно в XX в. разрыв, обусловленный модернизацией, принял особенно катастрофические формы в России в силу отмеченной выше разорванности цивилизации.
Конечно, культура всякого развитого общества имеет поли-морфный характер, она богата и разнообразна, выполняет одно-временно или по временным циклам существенно различные функции. Для «топора и иконы» русской культуры могут быть приведены аналоги из других культур: священная и смеховая куль-тура, монах и рыцарь, рыцарь и буржуа, дворец и церковь (и костер), хризантема и меч и т.д. Тем не менее рассмотрение вся-кой «нормальной», т. е. зрелой и устойчивой цивилизации убеж-дает нас в том, что при всей дифференцированности и внутрен-ней противоречивости их духовным системам был присущ либо некоторый духовный стержень и нормативный принцип - как в исламе, либо устойчивое структурное распределение ценностей по сферам бытия (и разным религиям) - как в Китае, или по иерархии социокультурных компонентов - каст - как в Индии. Цивилизация утверждает некоторую соразмерность, формирует нормативную сердцевину, а тем самым выполняет и влиятельную интегрирующую функцию, соединяя воедино различные этнические, социальные и политические единицы.
В Западной Европе, кик мы видели, в средние века такой еди-ный универсализирующий порядок обеспечивала католическая церковь. Переход к Новому времени сопровождался острыми про-тиворечиями, конфликтами и длительной враждой между разны-ми социальными сторонами, имевшими принципиально различ-ные духовные установки. Лишь постепенное утверждение буржу-азного строя с устойчивыми рыночными и правовыми механиз-мами регуляции отношений ослабило степень конфликта, хотя так и не устранило соперничества между нациями.
Не то было в России. Смешение, переплетение и наложение не только противоречивых, но и взаимоисключающих ориента-ции пронизывало всю культурную жизнь России, раздирая ее не только по сословиям и классам, но и субкультурам и по крайним ориентациям -- между нигилизмом и апокалипсисом, «двумя куль-турами», «белыми» и «красными» и т.д.
Государство в социокультурной структуре России
При исторически сложившемся положении именно самодер-жавие выступало как носитель наиболее универсального принци-па, объединяющего столь разноликий конгломерат социальных и культурных структур, к тому же большей частью ограниченный в своих смысловых ориентациях. Только оно могло выходить за локальные пределы, соединяя в себе Запад и Восток, Север и Юг на огромном пространстве от Варшавы до Калифорнии и затем Чукотки и Кушки, обеспечивая несомненное единство этого про-странства и населения в политическом, административном, а в определенном смысле и в хозяйственном планах. Империя была более универсальной, чем официальная религия и культура ее титульного народа.
Именно степенью универсальности Российская империя от-личалась от других подобных ей имперских образований того вре-мени, что делало ее в самом деле продолжением и подобием пер-вого и второго Римов, придавало ей такой огромный масштаб и длительную устойчивость, несмотря на то, что XIX в. все более обнаруживал ее хозяйственную и военную слабость. Государство показало себя достойным воплощением этой угодной ему, но роковой идеи «третьего Рима». Воспользовавшись потенциями православия, оно превзошло его территориальные и духовные рамки. Более того, оно превзошло то пространство, на которое могла претендовать «русская идея», конечно, в ее самобытно- русском виде, а не мессиански вселенском размахе. Уже в XVIII в. русская общественная мысль в основном преодолевает присущее православию прямое и упрощенное противостояние «неверным», «нехристям», «басурманам». Хотя замирение степных кочевников и кавказских горцев, передел территорий с восточными импе-риями завершились лишь к концу XIX в., около трех веков шла работа по постепенной нормализации административного управ-ления империей. Длительный опыт продвижения на Восток и на Запад научил русское правительство, начиная с Ивана Грозного, не опираться лишь на силу, а достигать компромисса с местными политическими структурами. Авторитарное правление допускало гибкий режим политической регуляции и ограниченную культур-ную и религиозную автономию включенных территорий. Триеди-ная идеологическая формула «православие, самодержавие, народ-ность» не только сковывала правоверие и не только привязывала патриотизм к самодержавию. Она нередко оказывалась обреме-нительной для имперского правительства, сталкивавшегося с многотрудной задачей стабилизации государства, населенного многочисленными иноверцами. Реальная политика была направ-лена нередко на преодоление антагонизма между православием и другими конфессиями, и продвижение православия в другие райо-ны империи было достаточно скромным, затрагивая в основном лишь пришлое русское население.
Имперское правительство довольно рано стало руководство-ваться принципами конфессиональной терпимости для налажива-ния эффективной системы управления. В западных землях со-храняют свою самостоятельность протестантские и католические церкви, а на Востоке -- мусульманские и буддийские. При Петре 1 православие было поставлено под контроль правительственного Святейшего Синода, а при Екатерине II эдикт «О терпимости всех вероисповеданий» (1773) отделил «иноверные исповедания» от вмешательства православия и перепоручил все религиозные дела светским властям. Российские генерал-губернаторы не отя-гощали себя распространением православия и нередко старались поддерживать в своих владениях сносные отношения с местной политической и духовной элитой.
Включение в Российскую империю все новых и новых терри-торий не сопровождалось установкой на ассимиляцию, измене-ние жизни, религии и языка подчиненных народов, Напротив, предметом показной идейной гордыни было «многообразие пле-мен, вер и языков». Бывшие соперники и противники постепен-но замиряются, их населению предоставляется значительная культурная и религиозная автономия, а элита привлекается на государственную службу.
Распространение русской культуры с одной стороны, несомненно было средством приобщения образованных инонацио-нальных слоев к достижениям передовой культуры Запада, ожив-ления духовной жизни, внедрения новых представлений о роли личности, характере социальных отношений и путях преобразо-вания общества. С другой стороны, это было чревато русифика-цией и отрывом просвещенной верхушки от своего народа, по-груженного в прежние формы труда и быта.
Реальная практика государственной власти далеко расходи-лась с ожиданиями различных слоев и отражала интересы дворянско-бюрократического сословия. Утверждаемые самодержав-ной монархией принципы правления, регуляции социальных от-ношений, контроля за деятельностью государственных и общест-венных структур и организаций были привязаны к корыстным и партикулярным запросам класса, имевшего монопольную собст-венность на землю (дворянство) и административные должности (бюрократия). Власть изымала из подданных и подчиненных слоев налоги - в денежной форме, трудовых и воинских повинностях.
Глухой и дикий протест народа подавлялся силой и загонялся вглубь. Однако уже к концу XVIII в. общественное сознание вы-разило это расхождение между интересами государства и общест-ва критикой социальных порядков (Радищев, Новиков), а в нача-ле XIX в. были выдвинуты оппозиционные проекты социального переустройства (декабристы). Ведущей темой русской культуры становится критика власти и социальных порядков. Со своей сто-роны, государство выступило с жестокими репрессиями по отно-шению не только к политическим контрдвижениям, но и к про-явлениям всякой оппозиционной мысли как в светской культуре, так и в религии.
Авторитарный политический строй царской России не допус-кал оформления отдельного, автономного от него или хотя бы дополняющего нормативного порядка. Жесткая подчиненность православной церкви правящему режиму дополнялась и жесто-ким контролем над светской культурой.
Поэтому характерной чертой духовной жизни России в XIX в. стало усиление оппозиционных течений. Создание тайных поли-тических обществ сопровождалось ростом духовного инакомыс-лия, принимавшего форму подполья как скрытого распростране-ния запретных мыслей, иносказании как метафорического изло-жении таких мыслей или же эмиграции и открытого обращении к обществу с «вольным» словом.
Именно литература (и особенно литературная критика) взяла на себя функции осмыслении жизни, нравственной или эстетической оценки, духовной критики и исканий. Литература в большой степени выполняла роли, которые обычно выполняет рели-гия: мировоззренческую, критическую, воспитательную и пропа-гандистскую. Повышенная социальная значимость придавала лите-ратуре черты идеологичности и философичности.
Русская интеллигенция и культура
Именно духовная структура российского общества во многом определила характер деятельности русской интеллигенции. В тех длительных и многочисленных спорах о роли и судьбах русской интеллигенции, которые велись на протяжении десятилетий, мы найдем начальную общую социологическую схему, если выделим узкое и широкое понимание этого термина.
Из многих разнообразных определений русской интеллиген-ции в узком смысле мы выбираем, как наиболее точное, то, кото-рое дал в 1926 г. известный русский мыслитель Г.П.Федотов: «Го-воря простым русским языком, русская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна». Это ее исчерпывающее определение». Идей-ность раскрывается как приверженность идеалу, практически за-меняющему религию, но возникшему не как «божественное от-кровение», а построенному в теоретическом мировоззрении. Идей-ность основана на этически окрашенном рационализме, изгоня-ющем иррациональные или мистические начала, и поэтому по большей части противопоставлена религии. Беспочвенность пред-стает как отрыв от национальной культуры, государства, религии и даже быта, от всех органически выросших социальных и духов-ных образований. Амплитуда идейных поисков и утверждений, присущих интеллигенции, может быть весьма широка: от всесто-ронне развитого мировоззрения, включающего обоснование спра-ведливого порядка, до нигилизма и безверия.
Очевидно, что такое определение интеллигенции не охваты-вает всех лиц умственного труда или тех мыслителей и деятелей культуры, которые так или иначе примыкали к существующим структурам или были «укоренены» в социальной жизни и народ-ном быте.
Однако в широком смысле мы определим интеллигентно как го духовное сословие русского общества, в которое входят люди, занятые умственной, духовной деятельностью, как в светской, так и в религиозной сфере, как работающие на ниве просвеще-ния, здравоохранения (огромная масса учителей и врачей), в су-дебных органах (адвокаты), технических профессий (связисты, агрономы, инженеры и т.д.). Хотя большая часть этой интелли-генции состояла на государственной службе (в том числе учите-ля), но ее деятельность так или иначе отвечала интересам всего общества, содействовала просвещению народа, подъему уровня образования, развитию новых видов производства. Это положе-ние способствовало принятию ее принципов умеренности, по-степенности и компромисса, т. е. либерального направления в общественной жизни. Таким образом, интеллигенция в широком смысле, ориентированная на просветительские, либеральные и прогрессистские ценности, играла важную конструктивную роль в преобразовании русской культуры. Ее деятельность способст-вовала постепенному сглаживанию социально-культурных и на-циональных антагонизмов, утверждению идеалов справедливос-ти, прогресса и терпимости, принятию и адаптации достижений западной цивилизации к национально-историческим условиям, расширению народного просвещения и правового порядка в стра-не, межнациональному взаимопониманию и т.д. Во второй поло-вине XIX и начале XX в. эта интеллигенция стала движущей си-лой в процессах модернизации и индустриализации страны на основе использования ее эндогенного потенциала - через собст-венное развитие техники и науки.
Однако возможности этой части интеллигенции были огра-ничены теми социальными и культурными противоречиями, ко-торые накапливались в России и раскалывали общество на верхи и низы, имущих и неимущих. Посредническая прослойка рус-ской культуры, воплощавшая ее либерально-прогрессистскую ориентацию, оказалась слишком слабой, чтобы создать общест-венную систему взаимодействия и взаимопонимания. Радикаль-ная критика клеймила эту часть интеллигенции как «соглашате-лей», «приспособленцев» и «героев оговорочки», резко осуждала позицию умеренности и постепенности в пользу радикальных преобразований.
Оппозиционность радикальной интеллигенции по отношению к самодержавию резко усиливали ее социальный критицизм, пре-небрежение к самоценным, автономным формам духовности и отрицательное (или атеистическое) отношение к религии, то и другое казалось ей ложными и излишними формами деятельности, не приносящими пользы «народному делу». Усиление такого критицизма и прагматизма, отказ от устойчивых нравственных ориентаций способствовали допущению, а затем и утверждению желательности насилия и террора как наиболее эффективного средства радикального переустройства общества. В поисках той социальной опоры, которая поддержит политику социальных пре-образований, радикальная интеллигенция обращалась первона-чально к крестьянству (народничество), затем к люмпен-проле-тариату, накапливавшемуся в России в процессах модернизации, и наконец - к зарождающемуся рабочему классу.
Именно марксизм стал для лево - радикальной интеллигенции тем идейным учением, которое сложилось во всеобъемлющее мировоззрение, обосновывающее программу радикального пере-устройства общества.
Социокультурное размежевание и революция
На рубеже веков в России происходит нарастание тех проти-воречий, которые накапливались на протяжении всей ее исто-рии. Подобно тому как в социальном плане усиливалось соци-альное расслоение, в культуре оформляется идейное размежева-ние, подрывается прежняя классическая парадигма культуры как носительницы просвещения, прогресса, гуманизма и народнос-ти. В общественной мысли формируется проблема противостоя-ния этического и эстетического, науки и религии, веры и разума, личности и общества, социального и культурного прогресса, За-пада и Востока, государства и свободы, элиты и массы, консерва-тизма и прогрессизма. Падает престиж классической парадигмы как некоего общего достояния, равно приемлемого для верхов и низов, господствующих слоев и трудящихся, консерваторов и ра-дикалов, «западников» и «восточников». Эти тенденции протека-ют на фоне растущей плюрализации духовной жизни, сопровож-давшей развитие капитализма и ослабление авторитарного кон-троля со стороны самодержавия. Сама по себе такая плюрализа-ция содействовала обогащению духовной жизни, что привело к тому, что получило название «русский культурный ренессанс». Однако органической слабостью этого ренессанса стала утрата той социальной значимости, к которой тяготела радикальная часть российского общества, отход от проблем социальной справедли-вости и правды, ослабление элементов этического. Для предста-вителей «русского культурного ренессанса» были характерна сла-бость общественной активности, переход на позиции элитарности и любования искусством. Оторванность художественных, религиозных и философских исканий от политики и социологии, от массовой психологии, уход в сферу «чистого искусства» обрек-ли духовную жизнь на поляризацию противостоящих и враждеб-ных сил. Взаимоисключающий, антагонистический характер двух основных направлений в истории русской культуры предопреде-лил глубокий и непримиримый раскол, которому не могла про-тивостоять какая-либо устойчивая, умеренная или компромисс-ная концепция. В этих условиях марксизм выступил как естест-венное и логическое завершение той лево-радикальной тенден-ции в истории русской общественной мысли, которая постоянно воплощала в себе критическое неприятие существующего строя, поиск социальной справедливости и решения социальных про-блем. Но это решение обреталось отнюдь не в культуре, а в поли-тической революции, которая должна вырвать власть у самодер-жавия и передать ее в руки «трудящихся», а вернее, их «передово-го отряда» - коммунистической партии. Допускаемая культура должна стать «частью партийного дела», подчиненного партий-ному руководству.
Итак, Россия представляла собой огромное образование из частей различных культурно-исторических регионов, примыкаю-щих к русско-православному региону как номинально основно-му. Но основа русского региона предстает глубоко противоречи-вой, разрываемой на противоположные начала сразу в несколь-ких направлениях. Все это было присуще российскому обществу еще в прологе к великим переменам. И они застали его в состоя-нии напряженного внутреннего разлада. Социальные катаклиз-мы, сопровождающие переход к новому обществу, происходили как до большевистского переворота в России (в Англии, Фран-ции, Германии, Японии), так и после него (в Турции, Испании, Египте, Иране). Но именно в России этот катаклизм принял наи-более радикальный и длительный характер, даже по сравнению с крайностями азиатских -- китайской и вьетнамской или кампу-чийской - революций. Одна из основных причин такой специ-фики состоит в том, что на этом огромном геокультурном про-странстве отсутствовали устойчивые механизмы социальной ре-гуляции, которые могли бы обеспечить хотя бы относительную стабилизацию, единство и преемственность в развитии общества.
Конечно, в Российской империи, как и в других странах, были важны внешние причины, поставившие под сомнение сохране-ние внешнего порядка. Военные поражения, понесенные Рос-сией на Востоке и на Западе, были несомненными признаками эфемерности огромной империи. Как и повсюду, насущная потребность в модернизации вызвала острые социальные противоречия. Сочетание этих факторов уже было достаточно для революции. Но если в нормальных вариантах революции вскоре за-вершались поражением и «реакцией», то Россия стала не только первой и ведущей страной торжествующей революции. В ней она продержалась дольше, чем где бы то ни было.
Социокультурное формирование советского общества
Как в политико-экономическом, так и в социокультурном отношении коммунистический режим уже после победы в граж-данской войне в полной мере столкнулся с жестким выбором: либо допустить в той или иной степени частную собственность, хозяйственную многоукладность и капиталистическое производ-ство, а значит и элементы плюрализма в политической и духов-ной жизни, либо создать новую тотальную систему регуляции. Краткий период НЭПа был отмечен продолжающейся конфрон-тацией двух общественных сил и «двух культур». Однако допуще-ние культурного (в том числе научного и художественного) плю-рализма, даже в рамках политической диктатуры коммунистичес-кой партии и идеологической монополии российского марксизма (Плеханов, Ленин и некоторые из его сподвижников) и постоян-ного директивного и организационного вмешательства комму-нистической партии в культурную деятельность, породило в 20-х гг. разнообразную и интенсивную духовную жизнь. Ленинский вариант культурной революции как этапа, следующего за побе-дой в политической борьбе, был направлен на длительную, рас-считанную на десятилетия, работу по внедрению «культурности» в широкие массы. Это предполагало широкую просветительскую работу, ликвидацию неграмотности, развитие начального обуче-ния, распространение научных и технических знаний, создание «новой» интеллигенции.
Важнейшая задача состояла во внедрении в массы простей-ших навыков культуры труда и «социалистического» образа жиз-ни, но общая цель ленинской программы представала как соеди-нение «победоносной пролетарской революции с буржуазной куль-турой». Характерно, что именно западная буржуазная культура в ранний период признавалась официально более приемлемой как носительница научно-технического прогресса, а до определен-ных пределов и воплощением демократических тенденций, очигом передовой общественной мысли, вершиной и завершением которой был марксизм. Поэтому в 20 - х гг. существовало терпимое отношение к авангардному искусству Запада, зачастую выступавшему как отрицание «буржуазности». Особенно активная борьба велась против религии, превратившаяся в интенсивную официальную кампанию по насаждению атеизма. Однако, по су-ществу, атеизм стал превращаться в новую квазирелигию, осно-ванную на идее «исторической необходимости» как Сверхзакона, управляющего движением природы, общества и человека. Задача индивида, согласно «научному коммунизму», заключается в том, чтобы понять эту необходимость и через свою деятельность под-ключиться к ее реализации, конечной целью которой было созда-ние «гармоничного общества», в котором индивид сливался с обществом.
С 30-х гг. происходит решительный официальный поворот культурной политики в сторону конфронтации с «капиталисти-ческим окружением» и «построения социализма в отдельно взя-той стране» на основе внутренних сил. Формируется «железный занавес», отделяющий общество не только в территориально-по-литическом, но и в духовном отношении от остального мира. Стержнем всей государственной политики в области культуры ста-новится формирование «социалистической культуры», предпосыл-кой чего стали беспощадные репрессии по отношению к различ-ным слоям населения, особенно интеллигенции, и установление жесткого тоталитарного режима. Во всех сферах жизни общества были проведены кампании «чисток», в результате которых на производстве, в органах управления, системе образования, в на-учно-исследовательских учреждениях были изгнаны и подверглись репрессиям множество людей, заподозренные в «отходе от пра-вильной линии». В культурной жизни проводился жесткий «клас-совый», а по существу «партийно-директивный» отбор допусти-мых и рекомендуемых произведений. Был взят курс на подрыв и уничтожение русской крестьянской и национально-патриотичес-кой культуры. Такая же политика осуществлялась и в националь-ных республиках.
Важнейшим идейным и организационным инструментом уст-ранения социальных противоречий из социальной и культурной жизни стал принцип классовой борьбы. Этот принцип утверж-дался всей системой идеологии и партийной пропаганды как «объ-ективно-исторический» и в соответствии с ним переосмыслялась вся мировая история и жизнь советского общества. Классовый подход означал изъятие из духовного обращения (нередко с реп-рессивными «оргвыводами») идей, представлений, ценностей, расходящихся с официально признанными и утвержденными в масштабах всего общества. Это означало зачастую нагнетание атмосферы «политической бдительности», подозрительности, поиск «внутренних врагов», «беспощадную критику буржуазной идео-логии».
В конце 30-х гг. эти установки привели к включению меха-низма «большого террора», в ходе которого официальные инсти-туты культуры приобрели репрессивные и карательные функции и превращены в средство насаждения единомыслия и беспрекос-ловного повиновения воле высшего руководства.
Но после осуществления этих негативных предпосылок «куль-турной революции» -- и наряду с ними -- выдвигались и задачи «культурного строительства» для созидания принципиально ино-го строя, меняющего все измерения народного бытия.
Советская система как цивилизация
Цивилизационный анализ советского общества во многом за-темнен обстоятельствами генезиса его духовной основы -- марк-сизма. Народившись в типично европейских условиях, марксист-ское учение неизменно рассматривалось его приверженцами как конечное духовное достижение наивысшей всеобщности, но уже отжившей западной цивилизации -- капитализма, которая должна быть превзойдена обществом нового типа. Отсчет всей истории марксизма шел, начиная с его европейского зарождения. Однако в переходе с Запада на Восток марксизм перестал быть идейно-критическим коррелятом западной цивилизации, отражением ее способности к устойчивой -- и плюралистической -- саморегуля-ции. Проведенный через ленинскую интерпретацию, марксизм стал духовным стержнем антизападной цивилизационной системы. Ко-нечно, коммунизм был не только русским явлением. В 40--60-х гг. XX столетия он распространился на различные страны всех конти-нентов земного шара. Тем не менее Россия стала стержнем и яд-ром той мировой системы, которая стремилась к утверждению коммунизма. По словам Н.Бердяева, «коммунизм оказался неот-вратимой судьбой России». Опираясь на Н. Бердяева, можно выделить следующие общие принципы и ценности, создающие облик коммунизма как цивилизации:
ограничение экономических отношений, основанных на рынке и частной собственности (капитализм), и замещение их коммунистическими отношениями (социализм);
ограничение права как сферы, не зависимой от политики и идеологии, в пользу совокупной власти советов и партии;
ограничение содержательного присутствия западной куль-туры с ее принципами личностного развития, свободной иници-ативы, личной ответственности, плюрализма и дифференциации различных сфер жизни в пользу коллективизма и целостной ор-ганизации жизни;
вытеснение христианства и других религий, основанных на теистических принципах и отношении человека к Богу, в пользу деперсонализованной атеистической веры во всеобщий истори-ческий процесс (или историческую необходимость), обеспечиваю-щий неизбежность коллективного спасения для избранного на-рода -- рабочего класса, организуемого и направляемого комму-нистической партией.
Устранение теистических религий в пользу научного атеизма вело фактически к отказу от идеи и символики личного Бога. Взамен утверждалась вера в трансцендентный деперсонифицированный Сверхзакон, управляющий судьбами человека, обще-ства и природы. Европейская и прежняя русская культуры про-должали присутствовать, но подвергались жесткой идеологичес-кой реинтерпретации, локализовавшей ее во времени и простран-стве через принцип историзма. Заимствовались идеи и образы античной, ренессансной или классической культуры Европы как идеального воплощения красоты, любви, мужества, гармонии - при затушевывании трагических мотивов этой культуры или их списании за счет социальных конфликтов. Трагические или кри-тические сюжеты отводились на долю «предысторического» про-шлого или «неразвитости общества», еще не включенного в про-грессивное движение.
В национальной сфере перспектива состояла в унификации всех больших и малых народностей в «единый советский народ». Этнические различия допускались лишь во второстепенных сфе-рах: народное искусство, фольклор, промыслы, одежда, еда, фор-ма быта. Тот же курс проводился и в отношении социальных и территориальных субкультур, подчиненных унифицирующему воздействию идеологии, школы, художественной культуры соцре-ализма, масс-медиа и т.д. Особенное значение придавалось уни-фикации языкового общения на основе «генерализованного» рус-ского языка.
В результате советская система в своих смыслах и ценностях воспроизводилась как прежде всего универсализованное (а не локальное), незападное и даже антизападное образование. «Идейная непримиримость» и противостояние утверждались даже тогда, когда уже были признаны, казалось бы, принципы мирного сосуществования и даже сотрудничества.
Страницы: [1] | 2 |
|
